| Статистика |
Онлайн всего: 11 Гостей: 11 Пользователей: 0 |
|
Главная » 2009 » Октябрь » 21 » наступление. Вечер первого дня.
20:43 наступление. Вечер первого дня. |
Ему было только лишь обидно, что если он не выполнит этот, безусловно, глупый приказ, то его расстреляют свои же за правильный, пусть не с точки зрения уставов, но с точки зрения военный науки поступок.-Да не могу я, не могу! Я все резервы израсходовал. Связи с Зинченко и Джаброиловым нет....Да, да. Их отрезали. Обе роты, судя по всему, потеряли управление взводами. Для сбора людей нужно время. А для атаки - снаряды и мины, которых у меня совсем нет. Атака третьей ротой ничего не даст. ... Мы пытались. Не могут они продвинуться вперёд. Последнее сообщение делегатом связи было - что встречены огнём с севера, из района Абрамово. Продвинуться не могут. В тыл наступление успеха не дало.- Наконец, тараторивший, чтобы успеть сказать больше, пока его поток слов не преградил матерный рык полковника на другом проводе, Малкин замолчал. Полковник в бессилии и бешенстве пыталсая, как говорили на фронте "подтолкнуть" левофланговый батальон. По его упорству было видно, что он уже звонил и на правый фланг и в центр и, вероятно, не раз звонил. Но раз за разом поднимавшиеся в атаку батальоны, обливаясь кровью и потом, также раз за разом откатывались под немецким огнём на исходные. Танки же, раз за разом срывавшиеся с рёвом и лязгом с места раз за разом застывали перед окопчиками немцев чадящим костром.
-Вы трус! Какие-то дурачки у Вас в тылу за сели с пулемётиком - так Вы и в штаны наложили! Атаковать! Взять Абрамово! Я Вас в порошёк сотру к ....(он уточнил, к какой) матери! Лично расстреляю за невыполнение приказа! Я сказал атаковать! - значит Вы будете атаковать. Бегом в стрелковую цепь! Лично поднять воинов в атаку! Это приказ!
Малкин ждал продолжения, но на другом конце бросили трубку. А комбат ещё секунд десять приходил в себя после разноса, продолжая держать, прижатый к уху динамик телефонного аппарата. У комполка как-то удивительно сочеталось отсутствие уже традиционного для армии "тыкания" подчинённому и редкая грубость с нижестоящими. Однако он избегал угроз. И если уж обещал лично расстрелять - расстреляет. Чего бы это ему не стоило. Этим Воронов был "знаменит". Впрочем, Малкин не боялся смерти. Ему было только лишь обидно, что если он не выполнит этот, безусловно, глупый приказ, то его расстреляют свои же за правильный, пусть не с точки зрения уставов, но с точки зрения военный науки поступок. Подумав ещё некоторое время, он положил трубку и медленно, упавшим голосом выговорил:
-Владлен, надо атаку срочно организовывать. Набросай приказ для отчётности. Атаковать в направлении Абрамово. Арт.поддержки не будет. Копию приказ передать Джаброилову, Зинченко, кому угодно, лишь бы атаковали. Литовец тоже пусть атакует. Сигнал к атаке - зелёная ракета.
Владлен хотел перебить, но Малкин не дал ему этого сделать, повысив голос.
-Я знаю, что немцы в курсе этого сигнала. Но это будет меньшим злом, чем если Зинченко и Джаброилов не поймут. Да, ещё. Ты остаёшься за старшего. Я пойду поднимать в атаку роту литовца. Приказ комполка.
Владлен принялся за работу. Командир же медленно стал снимать награды, с которыми, нисмотря ни на что не расстовался даже на фронте и положил на стол фуражку, заменив её на голове предусмотрительно запасённой солдатской пилоткой. Да, как же это так получилось, что финская не научила ничему? Ведь всем давно было ясно и до финской, что враги будут выбивать в первую очередь командиров, нарушая управление в войсках. А командиры-то в Красной Армии и идут впереди цепей и одеты ярко, как скоморохи. На голове - фуражка вместо пилотки или каски, штаны как были тёмно-синие ещё при царе, так и остались, хотя все вокруг давно переодели офицеров целиком в защитный цвет. Даже красноармейские звёздочки на обмундировании и лычки с шпалами цвета видны за километр. И вроде всё это очевидно было, да кто ж скажет, что надо командира, как бойца одеть?! Трусом назовут. Как любят у нас называть трусом тех, кто не хочет выполнять идиотские приказы?! Финская война, правда, открыла глаза на многое, в том числе и на огромные потери командиров. Но прошло время и ничего не изменили в лучшую сторону. Как была форма яркая - так и осталась. Лишь Отечественная война новой большой кровью заставила задуматься даже самых горячих балоболов над улучшением формы. Но это уже было потом. А пока командиры были вынужденны нарушать устав, лишь бы спасти свою жизнь от глупой смерти.
В тылу же немцев собирались в кулак остатки двух стрелковых рот и танкисты Ничепорука.
-Товарищ комиссар, в первом взводе осталось двадцать пять бойцов, во втором - сорок. А третий. В третьем - только девять. Первый и третий понесли столько потому что на флангах наступали. По ним немцы и пушками и пулемётами.
-Понятно, товарищ боец. А у Вас сколько осталось, товарищ Джаброилов?
Комиссар напустил на себя личину официальности, за которой пытался спрятать свой страх. Ведь теперь все ждали именно от него приказаний. А он опять оставшись один, без командира, который всё за него решит, опять не знал, что делать. Но всё же разум брал верх и комиссар постепенно выходил из состояния нерешительности.
-Коммисар, я потерял в первый взвод пять человек, второй взвод потерял двух человек, третий взвод троих человек.
-Я же спросил, сколько осталось, а не сколько потеряли. С потерями будете объясняться в штабу. А сейчас скажите, что ты можете, сколько у Вас штыков.
-В первом взводе - тридцать человек, во втором - тридцать пять, в третьем - пятнадцать. Их когда бомбили много убило.
-Надо оба третьих взвода расформировать. Бойцов отдадим в первый взвод и в второй поровну для каждой роты. Пусть командует тот, кто по званию выше из тех, кто был в первом и втором взводе или из тех, кто остался в третьем. Вы поняли, боец?
-Так точно.
-Вот и передайте это командирам третьих взводов.
Ответитв "есть" боец удалился. Как потом выяснилось, ничего он толком не понял и комвзвода-3 из роты Джаброилова долго ругался с старшиной, командовавшим первым взводом по поводу того, кто же должен вести бойцов в атаку. Шальная пуля, пробившая голову неудачно высунувшемуся из оврага старшине, прекратила этот спор.
В это время Зинченко, считавший своим долгом лично поблагодарить танкистов, обеспечивших относительный успех атаки, нашёл-таки машину комроты, которую как раз ставили в овраг, чтобы отремонтировать.
Заряжающий, сказав "стоп", не обращая внимание на подошедшего комиссара, запрыгнул на башню.
-Вы почему не обращаете внимание на страших по званию?!
-Командира ранили! - почти закричал Серёга, открывая люк и судорожно вытягивая туловище в чёрном от грязи комбенизоне.
Зинченко, не задавая больше вопросов подскочил к башне и начал помогать вытаскивать тяжёлое тело Нечипорука. С трудом вытянув из башни, они, как могли, аккуратно положили его на крышки моторно-трансмиссионного отделения. Раненный не дышал.
-Командир! Командир! Команди-ир! - вопил Серёга, не замечая наворачивающиеся на глаза слёзы. Зинченко сидел на коленях, склонившись над ротным и не понимая, что делать. Тут к ним подбежал и мехвод. Он первый понял, что произошло и, попытавшись найти пульс сначала на руке, а потом на шее стянул танкошлём. Из-под шлема появились коротко постриженные светлые волосы, через которые просвечивала чистая, казавшаяся на фоне чёрного от грязи лица фарфорово-белой кожа.
Один за другим танкисты втягивались в овраг. Этот широкий и неглубокий овраг ещё недавно служил прибежищем немецких артиллеристов, а сейчас там прятались от вражеского огня советские танкисты. Вскоре договорились, что командовать остатками будет взводный Хворостов, как раз тот, что чуть не протаранил машину Нечипорука. Неожиданно оказалось, что на ходу осталось всего пять танков, да плюс ещё искалеченный танк Нечипорука. Пополнить потери в экипажах было тоже можно. Тут же собрались четверо людей в характерных комбенизонах. Два из них умудрились притащить с собой из сломавшегося в ходе атаки, а затем добитого немецкими бронебойщикам и артиллеристами танка даже пулемёт ДТ на сошниках. Двое других с огромным трудом выбрались из своих горящих танков. Первые двое отправились в пехоту, ещё один остался без дела, так как у него была прострелена правая рука, а низенький мехвод с бегающими глазами, на котором из одежды осталсятолько шлем, да кальсоны, а всё остальное сгорело - отправился помогать чинить танк Нечипорука. Он был близок к панике. Но обещал справиться. Он сам помог перевязать ожоги, сам снял с убитого красноармейца гимностёрку и брюки, чем подтвердил свою вменяемость и чуть ли не побежал помогать. Но дело даже с ним не клеилось. Пушка была безнадёжно разбита. Клин затвора треснул от попавшего в него осколка. Из тормоза отката капало веретённое масло, явственно показывая, что следующий выстрел станет последним для орудия, если не озаботится ремонтом противооткатных механизмов. Башня была не только заклинена. Был вдребезги разбит и двигатель её поворота. Быстро решили починить хотя бы башню, чтобы в бою стрелять из ДТ. Но дело решительно не ладилось. В результате когда пришёл приказ атаковать с зелёной ракеты от посыльного, с огромным трудом преодолевшего поле, взводный приказал остаться в овраге, а если соединимся с своими - немедленно ехать в ремонт. Всё равно в бою толку от машины не много, а подбить ценную матчасть могут легко. Танкисты учились ценить и оберегать технику, количество которой, как казалось ещё перед войной, было безгранично.
Немцы в это время тоже не теряли времени даром. Остатки побитой роты собрались в центре "жемчужины" ожерелья, как называли опорный пункт немецкие генералы. Они тоже считали, сколько у них осталось солдат и тоже приходили к неутешительным выводам. Также с донесением в тыл бежал по болотам солдат.
-Я не буду скрывать правду. Мы не можем более удерживать фронт. В роте осталось 70 солдат, десять пулемётов, три "колотушки", ещё дюжина бронебойщиков и человек двадцать артиллеристов и миномётчиков, которые остались без оружия. Поэтому нам придётся прижаться к болотам, даже оставив часть окопов и держать оборону до тех пор, пока нас не выручат товарищи по оружию. "Иваны" также истощены и в любой момент могут быть раздавлены. Успех зависит от того, насколько долго мы продержимся. Всем стоять насмерть. Я убью лично каждую свинью, что попытается бежать. У меня всё. Обер-лейтанат закончил. Взводные разошлись по своим местам.
Тянутся последние секунды перед атакой. Малкин уже приполз в окопчики роты Данилова, как её продолжали называть в штабе. Секундная стрелка командирских часов неизбежно приближалась к нулевой отметке.
-Товарищ командир, ну что Ви мучаетесь, пускайте. Всё рафно за секунды не подготовитесь. - выдавил из себя литовец, опять забыв о том, что в армии не принято говорить старшим по званию, что им делать.
-Порядок такой. К тому же пусть все ротные видят, когда на моих часах время атаки.
Наконец, стрелка доползла до заветной отметки. Взвилась в воздух зелёная ракеты и бойцы, нехотя, вслед за командиром, крича недружно "ура" и матерясь, поднялись из окопчиков. Прошло секунд десять и им навстречу полетел поток свинца из немецких пулемётов. Тут же один а другим бойцы начали падать на землю. Малкин чуть ли не за шиворот поднимал их в атаку, но это было бесполезно. Пройдя метров пять-десять бойцы падали. Пулемётчики, конечно, пытались подавить вражеский огонь, стреляя через головы пехоты, но это было малоэффективно. Через полчаса бесполезной перестрелки, потеряв несколько человек раненными, рота отошла на исходные позиции.
За позициями же немцев было веселее. Танки, взревев двигателями, направились в сторону деревни, на окраине которой разместился штаб немецкого полка, удерживавшего длиннющий фланг. Там же стояли зенитки, а окопы занимали все, начиная от комендантского взвода и заканчивая сапожниками и пекарями. Генерал Энгельгарт не видел скрывающихся внутри овражка танков, но понял, что бой обещает быть жарким. Глаза у старого вояки загорелись. Он почувствовал, что вот это тот самый бой, после которого должен, обязан наступить перелом. Русские, видимо, так и не поняли, что здесь стоят многочисленные зенитки. И потому гонят на них в лоб танки. Ну и хорошо. Сейчас они потеряют ещё минимум одну - две "коробочки". ну а потом весь наступательный порыв иссякнет. Энгельгарт верил, что русские немедля отведут окружённые войска. Он прекрасно знал, насколько "иваны" боятся окружений, иногда небольшая группка немцев, замеченная в тылу или даже на фланге была причиной бегства чуть ли не целых дивизий. Но тут он ошибался. Батальон Малкина ещё не утратил наступательного порыва. Они видели, что немец вовсе не бессмертен. Уже видели, как он бежит. И уже начинали понимали, что лучшая защита - не бегство. Что лучшая защита - убить немца. "Сколько раз увидишь его, столько раз и убей!" - как потом написал Симонов. Но если бы убивать их было так просто...
-Аларм! Аларм! Ахтунг, панцер! Руссише панцер! По позициям флаков забегали люди с летящими птицами на лычках. Один за другим стволы нацеливались на уровень чуть выше вершины холма, образуемого оврагом. Они были готовы встретить врага Энгельгарт в это время внешне спокойно спустился из штабной палатки в недоделанный НП. Там всё-таки хоть ещё и нет ни средств связи ни даже столов - надёжнее. А погипать задаром ему не хотелось.
Советские танки опять "уехали" от пехоты, которая боязливо, но достаточно бодро взбиралась к вершине оврага, когда танки уже подходили к ней. Строй танков был сломан. Командирская машина шла сильно впереди. Остальные мехводы частью сознательно, частью - нет пытались оставить её впереди себя, чтобы не "проморгать" приказ на отход. Вот и вершина холма.
-Курт, наводи! Наводи! - заорал командир расчёта, тыча пальцем в появившуюся в полукилометре точку танка. Но Курту не нужны были криказания. Он и так вращал маховик горизонтальной наводки. Прошла пара секунд и танк оказался в перекрестие прицела. Выстрел! Никто из экипажа Хворостина даже не понял, что по ним стреляют. Через мгновение бронебойный снаряд 8.8 см зенитки проломил броню и ударил в боеукладку, которая тут же детонировала. Да, немцы, которых в прошлый раз застали чуть ли не в расплох, без бронебойных снарядов у крупнокалиберных зениток, в этот раз хорошо пристрелялись. Другие танкисты не сразу поняли, что значит этот оглушительный взрыв. Но зрелище погребального костра, в который превратилась покорёженная, с растянутым от взрыва вверх бортом и огромной дырой между разошедшимися бронелестами "счастилвая семёрка" быстро привёло их в чувство. Танки начали маневрировать. Но один за другим два выскочивших на вершину танка получили попадения. Немцы воспользовались тем, что танки появлялись по очереди из-за холма, концентрируя огонь на каждом из них. И даже если кто-то из зенитчиков промахивался, танки всё равно получали попадания. Машина Мишки Галаева, пережив ослепительную вспышку на лобовой броне дала задних ход и скрылась за оврагом. А вот танк Чавчавадзе выпыхнул свечкой. Танки один за другим выстроились так, чтобы из-за холма выглядывала только башня, как из-за бруствера окопа - каска. Пехота вскоре подошла к танками и, видя нерешительность, также стала залегать. Кое-как удалось заставить идти её впереди танков, палящих в плохо видимые зенитки, но вскоре стрельба пулемётов и автоматических зениток заставила их окончательно прижаться к земле. Впрочем, немцам было не легче. Русские были всего в 400 метрах от окопов. А зенитки более никак не могли попасть в спрятавшиеся и периодически менявшие местонахождения танки, которые обсыпали позиции градом осколочных снарядов. Ситуация могла и переломиться в пользу Красной Армии, но всё решила контратака.
Обер-лейтенант Хубер был истинным немецким обер-лейтенантом. И дело не только в "истенно арийском происхождении". Он был воплощением немецкого офицера с всеми его многочисленными достоинствами и, прямо скажем, немногочисленными для армейской службы недостатками. Храбрый, умный, грамотный, волевой, преданный Германии вне зависимости от режима, ставящий себя на голову выше унтер-офицеров и не стеснявшийся во время войны называть солдат скотиной. Тех самых солдат, которых подобные ему после войны на всяких сходках ветеранов битой армии именуют не иначе как "камраден". Но во время войны дружбой даже и не пахло. Как и большинство офицеров он был крайне амбициозен, всегда рассказывал любую историю так, что именно его подразделение сыграло главную роль. И не важно что это было - очередная дружеская пьянка, которые, опять же по традиции германского офицерства он страстно любил или отчёт в высшие штабы. на службе он был педантично-точным во всём...кроме оценки сил противника. Как и многие другие, в его донесениях встречались прямо таки орды уничтоженных им поляков, французов, русских варваров. В общем, всех тех, с кем он воевал. Он всегда считал себя победителем. Даже когда "героически" удирал от французских танков. Но если многое, если не всё, кроме педантизма можно было отнести и к многим командирам Красной Армии, то одного из главных свойств Хубера не хватало многим хорошим не то, что старлеям и капитанам, но и маршалам. Он не боялся проявить инициативу. Вот и сейчас видя, что атака на его остатки роты захлебнулась, он выделил два отделения для контратаки в тыл тем "Иванам", что блокировали его с тыла. Силы контратакующих были смешны - всего два отделения. Но даже их атака заставила Зинченко, испугавшись за тыл, отвести роты назад. Он боялся, как бы отступление не превратилось в паническое бегство под крики "нас окружили" и "спасайтесь, кто может", но к его удивлению, обе роты воспринили приказ спокойно. Когда не было патронов к винтовкам. Когда о еде можно было и не думать. Когда вокруг немцы. Он невольно начал гордиться высоким политморсосом, как он называл, по сути, боевой дух, своих бойцов. Хотя не он и не был, по сути, причастен к этому. Дело, наверное, было в том, что в
батальоне постепенно оставались те, кто хотел воевать. Кто не хотел - уже давно получили своё долгожданное ранение или были убиты или просто сбежали или потерялись, как потерялись так и ненашедшиеся трое беглецов из роты Сергеева, которую принял он. А кое-кого он уже расстрелял лично. Как было с тем предателем, что бросился на него при бомбёжке. Так было с той гнидой, что только что, увидив, как горят танки, бросил винтовку и побежал к немцам с криками "не стреляйте". Он, промазав два раза из нагана и поняв, что не добьёт этого предателя чуть ли не вырвал из рук пулемётчика "Дегтярёв" и второй очередью уложил предателя. Было видно, как розовое облачко охватило голову и, как-будто сбросило пилотку с головы труса. Он ещё бежал, мёртвый. Ноги сразу начали заплетаться и через пару шагов он уже упал. Зинченко знал, что его могут также убить сзади за его крутые меры. Но он считал унизительным даже бояться ему, коммунисту и комиссару своих же собственных бойцов. И хотя рота уже дошла до полного истощения своих духовных сил, хотя бойцы падали при свисте чуть ли не первых пуль, а не шли напролом, как это было раньше, рота начинала набирать свою силу. Бойцы учились тому, чему их не научили в мирное время: как примеряться к местности, как перебегать так, чтобы не быть раненным или убитым, как маскироваться. Пройдёт ещё немного времени и рота обретёт прежнюю силу. В таких случаях командиры писали в документах: "в роте осталось 28 человек, но рота наступает не хуже полной", а послевоенные историки удивлялись, почему же дивизии, в которых осталось по тысяче штыков воюют не хуже, чем свежие не нюхавшие пороху? Но сила эта уже заключалась не в пренебрежении к смерти и не к отчаянным штыковым атакам, а в умении приблизиться к врагу избежав пуль, мин и осколков, умении забросать его гранатами, синхронно ворваться в окопы, блокировав огневые точки, умении преодалять страх там где надо и вместе с тем не бросаться на рожон. А в обороне - в умении терпеть яростный обстрел одной из лучших артиллерий мира, умении не сойти с ума от воя пикировщиков, умении не бежать от первого крика "мы окружены" и отходить в полном порядке, когда это необходимо. В общем, сила в таком туманном понятии, как "умении воевать".
Солнце клонилось к горизонту, но его уже не было видно. Всё небо заволокли свинцовые тучи, грозящие проливным дождём. Атаки советской танковой дивизии были отбиты на всех участках. Но радоваться немцам было совсем рано. Ведь они так и не добили русских в "бутылочном горле" возможного окружения, а значит, проигрывали самое страшное, что есть на войне - время. То самое время, которое можно было потом обменять на кровь, заставив русских использовать резервы для деблокирование окруженцев, а не на борьбу с марширующими в походных колоннах немецких пехотинцами, которые готовились сменить держащие фланг подвижные части, которые, в свою очередь, готовились поддержать войска на внешнем фронте окружения и окончательно решить вопрос разгрома очередноё огромной группировки Советов. "Может быть, последней на победоносном и неудержимом пути к Москве." - как думал, наверное, каждый немецкий генерал. Но разгромленная танковая дивизия генерала Мишина делала своё дело, обменивая кровь на время. Время, которое будет у командования для подтягивания резервов. Как потом пафосно будут писать литераторы, эти люди сделают всё, чтобы этот месяц стал месяцем удач, так и не ставших победами для немецкой армии. А пока не было никакого пафоса, ровно как и высоких рассуждений о времени, крови, вкладе в победу, да и что удачи вовсе не станут победами немецкой армии было вовсе не очевидно. Не знал ни комдив ни, тем более, Малкин с Зинченко толком ни о боях у переправы в районе "бутылочного горла" ни о марширующих пехотинцах в шинелях мышиного цвета. Всё это было скрыто туманом войны и секретности. Все они просто делали свою работу. Боевую работу. Зинченко руководил двумя ротами, Малкин просил у Воронова мин, снарядов, патронов, медикаментов, еды, наконец. А комдив раз за разом посылал заявки в штаб армии на прикрытие. Его уже не обманывала "плохая" погода. Конечно, бомбить с пикирования немцы не могут, а вот проштурмовать штаб, который и так прикрыт крошечной батареей зениток в количестве четырёх штук - очень даже могли.
Прибывший в штаб генерал Чёрный тоже не терял времени. Быстро выяснив, что во всей дивизии осталось двенадцать самолётов, а топлива осталось вообще только на 8 самолётовылетов, он начал разбирать приказы штаба армии, в которые превращались заявки на прикрытие войск, а также требования бомбардировщиков и штурмовиков. Если с инициативой в Красной Армии было плохо, то с неисполнением приказов было ещё хуже. Удивительно, как одни и те же люди могли страшно бояться что-либо сделать без приказа свыше и вместе с тем с чистой душой просто не замечать множества этих самых приказов, если не хотели их выполнять. Так и Чёрный раз за разом откладывал бумажки в стороны, бурча под нос: "нереально", "это не важно" и "потерпят без нас". В другой стороне у него оказались только приказы на сопровождение бомбардировщиков, летящих в тыл немцев бомбить танковые колонны и приказ на прикрытие КП дивизии Мишина.
-Командир, ну сколько можно ждать? Не тяни. А то сейчас погода окончательно испортится и шабаш полётам на сегодня.
Хамоватый, но в целом добрый и справедливый полковник Толмачёв, а для друей просто Вася, излил душу своему командиру и давнему другу. Он в отличие от идеалистичного "летуна" Чёрного он любил покрасоваться своей формой и использовать "по назначению" немалую зарплату авиатора, устраивая кутежи в нелётный день. Форма явно шла могучему красавцу под метр девяносто ростом. Все девушку были "его", где бы он не появлялся. И не было ни одной официантки, которая бы не вздыхала, увидив очередную "бочку" на предельно малой высоте, которую бравый лётчик делал для неё перед посадкой, когда официантки разносили "ворошиловский" завтрак. Хулиганские показательные бои на предельно малой высоте "на спор" с соседним комполка или, того хуже, приехавшим отчитывать его же за подобные вещи инспектором по технике пилотирования, полёты всем назло на заведомо неисправной технике и строго-настрого запрещённые после гибели Осипенко полёты по приборам на минимальной высоте - всё это было в духе "полковника Васи". Был бы он давно генералом и Героем, если бы не вечная ругань с начальством. К счастью, сейчас начальством был у него "лучший друг Коля", с которым он ещё вместе в Испанию ездил. Который, безусловно, простил бы ему всё. Ведь он знал, что Вася неисправим, но всё же честный, храбрый и умный человек, да и к тому же редкий мастер пилотажа. Вот и сейчас командир даже и не думал отчитывать его за панибратство.
-Ты когда будешь летать, как люди? Ты же в этом балахоне повернутся не сможешь, не то, что костыль увидеть! - комдив покосился на франтоватый реглан.
"Полковник Вася" ну никак не хотел переодеваться хотя бы в комбенезон. Он даже на войне собирался быть красивым.
-Летишь прямо сейчас. Пойдёшь в район Лопухино. Будешь там двумя парами прикрывать район. Хоть одна бомба упадёт - лично голову откручу и не посмотрю, что лучший друг и половина девушек Гродно по тебе сохнет.
-Обижаешь! Сделаем в лучшем виде! Ни один фашистский комар не пролетит! А чего парами-то? Всегда тройками летали.
-Самолётов мало. И немцы так летают. Прилетишь - расскажешь, насколькот удобно. Может придётся кое-чему у них поучиться.
-Вот если бы их научить в гроб ложиться, как наша дивизия легла - тогда бы дело было. - сказал полковник уже серьёзно, без напускной бравады. Он отлично понимал сложность задания.
-Ну я могу идти?
-Да, иди.
Полковник удалился, даже не ответив "есть".
-Макарыч! Давай! Запускать будем!
Толмачёв уже бежал к самолёту, как-будто от его скорости зависило, успеет испортится погода, или нет. За ним также семенили его ведомые - 3 человека, лишь одного из которых можно было с полным правом назвать соколом, а не орлёнком, который только учатся летать.
Полковник привычно запрышивает в "Ишак", привязывается ремнями и, высунувшись из кабины чуть ли не на половину своего богатырского тела, смотрит, как реагируют на движения ручкой элероны, рули высоты и направления. Этого он не доверяет никогда даже своему магу и волшебнику технику Макарычу. Надвинуты на глаза очки и после "команды" "заводи" Макарыч дёргает рукой за винт в то время, как полковник выжимает магнето. Привычно заурчала 9-цилиндровая "звезда" двигателя. Обороты на минимум, иначе сорвёт с колодок. Вот Макарыч убирает колодки и самолёт покатил по ровному травянистому полю, вышел на взлётную. Привычно РУД идёт вперёд, а Ишак, как-будто догоняя ручку, весело бежит по полосе, как весёлый маленький щенок, ещё не твёрдо стоящий на ногах. Тут надо умение - помочь ему не сойти с дороги в небо и не подломить "ноги". Вот щенок оторвался от земли, вревратившись в такого же непокорного, но задиристого воробья. А затем - сорок три оборота ручки для уборки шасси. Самолёт готов к бою.
Впрочем, без дела не сидели не только "сталинские соколы". Над штабом танковой дивизии появился странный самолёт с чёрными крестами и жёлтой полосой на каждой из двух балок корпуса и стеклянной каплевидной кабиной экипажа. Да, конечно, это была "рама", в будущем - печально известная, а пока - крайне экзотичная на Восточном фронте. Её опытный экипаж легко вычислил штаб, что стоял в деревеньке по множеству плохо замаскированных автомобилей, в том числе легковых и передвижных радиостанций, а также по отчаянному огню немногочисленных зенитчиков. Впрочем, где зенитки были многочисленны? Если бы в воздушном корпусе знали, что это и есть тот самый дивизионный штаб, работу радиостанции которого уже второй день подряд фиксирует радиоразведка, они бы послали на его бомбёжку всё, что летает. Но, к счастью, у немцев наблюдались большие проблемы в обмене информацией между враждующими Люфтваффе и Вермахтом. В результате, в налёт, несмотря на отвратительную погоду, отправилась девятка горбатых Хенкелей, которых прикрыла всего лишь восьмёрка уставших после четырёх вылетов за день асов во главе с всё тем же Шаллем, что записал себе на счёт сбитым Чёрного.
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 342 |
Добавил: muchand
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
|
